«Идею того, что нужно быть покорной, в меня вбивали физически»

Вере — 22. Она культуролог, волонтерка и журналистка. Сейчас Вера живет в Кракове, определяет себя как небинарную персону-пансексуалку и наслаждается полиаморными отношениями. За эту свободу Вере пришлось бороться: с религиозными родителями и собственным разумом. Пройти через детские травмы, непринятие своего тела и депрессию ей помогла любовь.

«Я росла, убежденная, что так живут все». Про детство в религиозной консервативной семье и поиски сексуальности

— Я родилась и выросла в Бресте, окруженная огромным кланом родственников. Со мной жили отец, мать и младший брат, в соседнем доме — двоюродная бабушка, с другой стороны — тети. Мы оккупировали кусок микрорайона: в какой двор ни пойди, везде родственники, близкие и дальние. Каждый был на виду, и все друг о друге всё знали. Устои были консервативными, особенно в плане гендерных ролей: мужчины выполняли тяжелую физическую работу, женщины готовили и убирали.

Все были убежденными православными, постоянно ходили в церковь и постились. Мама и бабушка в последнюю неделю перед пасхой сидели на воде и практически ничего не ели — такие ортодоксальные правила. На мужчин они почему-то не распространялись. 

Еще одной семейной скрепой был аскетизм. Отец не разрешали тратить деньги на что-то «ненужное». В его понимании это, например, походы в кафе. Мы с мамой иногда тайком куда-то заглядывали, и она просила папе об этом не рассказывать. Жесткая экономия от бедности не спасала. У нас в доме даже туалета не было, так что по нужде надо было ходить на улицу, а воду мы набирали в колодце — пока в конце концов не сделали водопровод и канализацию, когда я была довольно взрослой. Я росла убежденная, что так живут все.

Жаловаться на что-либо я не имела права. Идею того, что нужно быть покорной и молчать, в меня вбивали физически. Давили и морально, причем не только родители. Когда мне было шесть, бабушка решила погадать на иголке, нитке и обручальном кольце. От того, в какую сторону оно качнется и сколько раз, зависит, как много детей у тебя будет детей и какого пола. Мне нагадали троих сыновей. С тех пор началась подготовка меня к роли матери.

Неважно, чем я хочу заниматься по жизни, — будь добра, вынь да положь троих мальчиков. А потом обстирывай их, корми и учи. При этом никто не объяснял, как детей завести. Тема телесности в моей семье была табуирована, особенно если дело касалось женского тела. Бритье подмышек, интимная гигиена, месячные — об этом разговаривали не просто вполголоса, а жестами и шепотом, потому что не дай боже мужчина узнает. Мне очень плохо объяснили, с чем я могу столкнуться как женщина, но очень много стыдили за непонимание того, что со мной происходит. Если ты родилась женщиной, ты будешь страдать, тебе будет плохо и тебе будет больно, но ты должна быть «мудрее», заткнуться и продолжать работать. Уже тогда я понимала, что эти правила — бред. Дело в том, что я очень рано научилась читать и изучала всё, до чего дотянется рука. Книги помогли мне понять, что жизнь куда разнообразнее, чем мне внушали, — и я стала смелее.

Парня мне не хотелось. К тому времени я от корки до корки прочитала «Советскую энциклопедию молодой семьи» и поэтому знала, что гениталии у мужчин и женщин отличаются. Изучать, как устроены мальчики, мне было отвратительно, а как сложены девочки — интересно и приятно.

К тому времени у меня уже случился первый поцелуй — с одноклассницей. Она хоронила кости умерших птиц во время прогулки и очень понравилась мне этим. Впервые влюбилась я тоже в девочку. Мы вместе были в лагере для детей, которые занимаются фигурным катанием. Она, как и я, угорала по аниме, поэтому мы с ней проводили очень много времени вместе. В какой-то момент начали ложиться в одну кровать и вместе засыпать. Однажды перед сном она меня поцеловала. Мне это показалось очень милым, и мы начали целовать друг друга на ночь. Это был очень нежный и радостный опыт, но без продолжения после лагеря. 

Так я и росла, балансируя между тем, что навязывали в семье, и тем, что думаю сама. Всё было спокойно, пока в моей жизни не появился интернет и не разрушил всё.

«Хотелось погружаться в мир, где от меня ничего не требуют». Про интернет — раскрепощающий и травмирующий

Первый смартфон с интернетом появился у меня где-то в 12 лет. Родители им запрещали пользоваться и отбирали симку, так что приходилось бегать к двоюродной сестре домой. На ее компьютере я создала свой профиль ВКонтакте и наконец начала общаться с людьми «снаружи». 

Мне очень хотелось погружаться в мир, где от меня ничего не требуют и в котором у меня есть анонимность и вседозволенность — я наконец дорвалась до них и начала впитывать жадными глотками.

Кто-то предлагал поиграть в ролевые игры с мультяшными персонажами, кто-то приставал напрямую. Я очень боялась рассказать об этом взрослым и получала травму одну за другой. Обращаюсь к родителям: говорите с детьми о сексе и личных границах, чтобы ими не манипулировали незнакомые дядьки в интернете.

Хороших людей я тоже встречала. Ради них готова была ловить вайфай в торговых центрах и просить у друзей посидеть пять минут ВКонтакте с их телефонов. Больше всего любила фанатские группы по аниме. В одной из них познакомилась со своей первой девушкой. Мы вместе ходили на сходки анимешников, она хвалила мои рисунки и уговаривала выкладывать их в паблики. 

Эта и следующие влюбленности помогли мне поверить в себя, потому что дали возможность говорить о своих интересах без страха, что их обесценят. Я наконец смогла почувствовать себя в безопасности: меня слышат, я кому-то важна со своими переживаниями, идеями, стремлениями. Влюблялась я тогда только в девочек: не только из-за отвращения к мужским гениталиям, но также из-за того, что один парень надо мной надругался.

«Чувство стыда перед мужчинами стало невыносимым». Про изнасилование и его последствия

Мне было 12 лет, ему — 14. Мы вместе были в летнем лагере. У всех девочек там были парни, и я решила, что мне тоже надо, поэтому обрадовалась, когда один из мальчиков начал ко мне подкатывать. Нас все шипперили, и мы даже выиграли конкурс на лучшую пару лагеря. После смены он позвал меня в гости. Я пришла. Кроме нас, дома никого не было. Он повалил меня на диван и изнасиловал. Пригрозил, что скажет всем, будто я шл*ха и сама на него набросилась. Я чувствовала себя грязной, использованной, и мое чувство стыда перед мужчинами стало невыносимым. Понятное дело, я даже не думала кому-то об этом сказать, потому что меня бы просто похоронили заживо. 

При этом девочек, которые обращали на меня внимание, никогда не интересовал секс. Они не кричали, что лишат меня девственности и все вокруг будут слышать мои стоны. Они рисовали со мной в блокнотах, хвалили мои идеи и нежно целовали. Они не хотели обладать мной как вещью.

Родителям я ни о чем не рассказывала, потому что боялась — особенно отца. 

«Я была выставочной собакой, которая зарабатывала титулы». Про нравоучения и требования родителей

О своих взглядах отец постоянно напоминал, причем в самые рандомные моменты. Например, когда мы с ним сажали грибы-вешенки. Стояла жара +30, я была в перчатках и респираторе, чтобы спорами не надышаться. Отец был рядом, тоже сажал грибы. Ситуация — уже сюр, но тут он повернулся и сказал: «Знаешь, геев и лесбиянок надо вешать на площадях». Я поддакивала: спорить было бесполезно. Он продолжил: «А бисексуалов надо расстреливать прилюдно, потому что они хуже всего». Я кивнула. Мы еще часа полтора сажали грибы и что-то обсуждали, а потом он ушел по делам.

Пока дома никого не было, ко мне приехала девушка. Мы лежали в моей комнате на подушках и целовались, а у меня в голове крутилась отцовская речь. Не потому, что я боялась, а потому, что было очень смешно.

Нравоучения мне читали регулярно: я должна была быть идеальным ребенком. Мой огромный потенциал был очевиден, поэтому из меня выжимали все ресурсы. В школе учителя разрывали на части, чтобы готовить к олимпиадам, а дома родители требовали лучшие оценки и победы на всевозможных конкурсах, чтобы хвастаться перед знакомыми. Я была выставочной собакой, которая зарабатывала титулы. Мать с отцом так и говорили: я породистая, так что не должна позорить фамилию. Я не позорила — и платила за это своей менталкой.

«Плакала, билась головой о стены». Про цену за статус «золотого ребенка»

Где-то в восьмом классе от перенапряжения у меня начали сдавать нервы. Первая паническая атака случилась на уроке химии, потом я начала ловить их на выступлениях и концертах (я играла на балалайке), потом — в любых шумных местах.

Я не знала, как с этим справляться. Плакала, билась головой о стены. Внутри клубились чернейшие, невыносимые мысли. Я много жаловалась родителям — не помогало. Мама пыталась меня поддержать морально, но обращаться к специалистам не хотела, потому что это опозорило бы семью. 

Родители заметили порезы и начали меня контролировать. Отбирали острые предметы, заставляли раздеваться до белья, чтобы увидеть, нет ли на мне новых шрамов. До сих пор помню, как в любой мой момент с меня могли сдернуть штаны.  

За пределами семьи о моих проблемах никто не знал, потому что в плане достижений я оставалась золотым ребенком. Олимпиада, конкурсы, соревнования — я участвовала во всём, зарабатывая награды для учителей и родителей. А потом я наконец выиграла что-то для себя. Любовь.

«Он открыл мне счастье быть подростком». Про первые отношения с парнем

Мы встретились на олимпиаде. Я — выставочная собака и гордость фамилии, и он — выставочная собака, гордость фамилии. Сначала мы грызлись за первое место, потом каким-то образом начали много общаться, а после олимпиады пошли гулять. Он был мне невероятно интересен. Умный, симпатичный, образованный, из хорошей семьи — мое сердце понемногу начало оттаивать к мальчикам. Себе признаться в этом не боялась — всегда понимала, что люди мне нравятся не за их пол — а вот ему сказать о чувствах не решалась. Помог новый эпизод «Звездных войны». Я хотела разделить первый просмотр с ним, поэтому позвала его в кино. И всё, дальше — любовь.

Когда мы начали встречаться, мне было 15. Он стал для меня человеком, с которым я могла быть против всего мира.

Мы очень хотели бунтовать, и делали это, как могли. С ним я узнала, как это — секс с любимым человеком. Он посвятил меня во всю поп-культуру мира. Мы начали кататься на скейтах. Он открыл мне счастье быть подростком и невероятно повлиял на мое становление. Я доверяла ему во всём и однажды призналась, что раньше мне больше девочки нравились — а он сказал, что ему больше нравились мальчики, пока мы не встретились.

Конечно, проблемы тоже были. Мы ругались, спорили, делали друг другу больно — но мы были маленькими и влюбленными. Когда повзрослели, бороться уже было не с кем — и мы расстались. Мне было больно, я выплакала все слезы, но была ему благодарна.

После этого начался новый этап. Я поступила в университет и вырвалась от родителей в Минск. Они не сопротивлялись: учиться в столице — это престижно.

«В мании сверну горы, а в депрессии — попробуй соскреби меня от плитки». Про биполярное расстройство и аутизм

В университете я продолжила работать как проклятая. Лекции, семинары, коллоквиумы, экзамены — нагрузки стало еще больше. Нервы снова сдали. 

Я тогда встречалась с новым парнем. Он приходил ко мне в общагу, и во время одной из встреч я сказала, что хочу выпрыгнуть из окна. Причиной было сильное перенапряжение. Я долго и без устали готовилась к сложному коллоквиуму, сдала его, конечно же, на десять — и впала в депрессию. Мне было ужасно плохо. Я не могла ни дня провести без истерики. 

После обследования у психиатра мне поставили биполярное аффективное расстройство и назначили таблетки. Чтобы ходить на приемы к психиатру, нужно было отпрашиваться у кураторки в университете. Она позвонила моим родителям. Они приехали прямо на факультет, чтобы силой забрать меня домой. Сопротивляться я не могла. Отец запретил мне пить таблетки и несколько недель продержал дома, потому что, по его мнению, в Минске я дорвалась до сигарет и алкоголя, из-за чего начала симулировать расстройство. Отпустили меня ради учебы, и я снова начала пить таблетки.

Подходящий набор медикаментов я подбирала несколько лет. Состав нужно было рассчитать вплоть до миллиграммов. Это было мучительно потому что мозг говорил, что я не заслуживаю помощи. Перепробовала, наверное, 20 коктейлей, пока не нашла свой. Побочки были разные: набор веса, мигрень, тошнота, отеки, онемение лица, широкие зрачки, кошмары, сонные параличи, аллергии, потеря аппетита и жуткий аппетит. Последний год я не меняю таблетки, и мне с ними хорошо.

Изучать себя я продолжаю до сих пор. Несколько лет назад узнала, что у меня аутизм. Читала об этом спектре, и поняла, что многое накладывается на меня. Пошла на диагностику — и мои догадки подтвердились. Аутический спектр многое объясняет в моей жизни, но совершенно не меняет мое мировоззрение. С этим знанием мне просто легче понимать себя.

Иногда от этого мне обидно и больно, и плакать хочется, и пожалеть себя — я всё это делаю. Но в конце концов всегда становится лучше. Я прошла слишком много, чтобы сейчас сдаваться. Ради ребенка, который не шагнул из окна общаги, я буду заботиться о себе и наслаждаться жизнью. Сейчас это делать намного проще, потому что я окружена любовью.

«Я отсидела в тюрьме — я ничего теперь не боюсь. Взяла телефон и написала ему». Про любовь: сначала безответную, а потом — спасительную

В Минске я начала активно играть в «Что? Где? Когда?» и попала в студенческую лигу. Игры вел Андрей [имя изменено по просьбе героини] — капитан одной из крутейших команд в ЧГК. Он был недосягаемо крут, красив и очень умен. Моя безответная влюбленность длилась два года. Призналась в этом я только бывшему тренеру по ЧГК, когда была у него в гостях и мы напились. Он сказал, что я должна написать Андрею, но на трезвую голову.

После этого разговора я попала в тюрьму. Из-за участия в протестах меня похитили из универа и отправили на Окрестина.

Приехала в общагу, закурила. Тут ко мне пришло осознание: я отсидела в тюрьме, я могла там умереть, я ничего теперь не боюсь. Взяла телефон и написала Андрею: «Привет. Может, хочешь поговорить про книги?». Мы начали общаться 24/7 — обо всём. Он помогал мне с активизмом и поддерживал в играх ЧГК. Моя команда вышла в финал студенческого чемпионата, и Андрей был его ведущим. Игра была напряженной, и в самом конце я дала ответ, который привел нас к победе. Лучшего момента, чтобы покрасоваться перед человеком, который тебе нравится, не придумаешь — но у меня случилась паническая атака, и я, задыхаясь, упала Андрею на колени.

Незадолго после этого он переехал по работе в Краков, но наше общение не прекратилось. Наоборот, началась фаза, когда не хочется отлипать от человека. Мы разговаривали ночами напролет. Я призналась, что он мне нравится, и предложила встречаться. Он ответил взаимностью и согласился.

Потом начались задержания по делу студентов. Я была под ударом, и Андрей сказал записаться на гуманитарную визу и бросить в универ, податься на программу Калиновского и бежать в Польшу. Обещал, что купит билеты и приютит у себя. Я собрала чемодан вещей, взяла старый ноутбук и улетела из страны — без планов на будущее, без знания языка, без гроша за душой. 

«Он держал меня и говорил, что все плохое закончилось». Про переезд и свадьбу

Из аэропорта я приехала в квартиру с Airbnb, которую снял Андрей, — там нужно было отсидеть карантин. Переступила порог и упала на пол в одежде и обуви. Лежала и пыталась восстановить дыхание. Не верила, что это со мной произошло. Потом пришел Андрей. Я смотрела на него и не верила, что он реальный. Не верила, что он существует. Не верила, что он меня любит. 

Андрей обнял меня, и в отражении зеркала и увидела, как его руки сомкнулись на моей спине. Я никогда в жизни не чувствовала себя настолько безопасно, как в тот момент. Он держал меня и говорил, что все плохое закончилось.

Потом я переехала к нему, и мы начали притираться друг к другу. Стало понятно, что мы оба — живые люди со своими потребностями, и сказка начала перерастать в реальную жизнь. Конечно, ругались, иногда было сложно — но это того стоило. Вместе мы уже три года. Однажды Андрей сказал, что хочет учить меня, учиться у меня и учиться вместе со мной. Совместное развитие — это то, на чем держится фокус наших отношений.

Поженились, потому что так удобнее для легализации. Пышной свадьбы с фатой не было — просто два человека в толстовках пришли и поставили подписи. Оказалось, брак значит гораздо меньше, чем некоторые другие вещи. Например, решение завести кота.

«Мама была в шоке, но приняла. Отец от меня отказался». Про отношения с родителями

На третий день после переезда в Польшу я рассказала об этом маме. Написала ей огромное полотно — мол, уехала, потому что нашла образовательную программу своей мечты. Она была в шоке, но приняла. Отец от меня отказался. Я не расстроилась, потому что сама от него отказалась гораздо раньше — в 2020 году, когда он меня избил за то, что я голосовала за Тихановскую.

С мамой общение прерывали несколько раз — например, в начале войны, потому что она поддерживает Россию. Но я всё равно хочу иметь ее в своей жизни. Потому что она много настрадалась, потому что она для меня много значит, потому что это моя связь с домом.

Я научилась обходить темы, которые не хочу с ней обсуждать, так что теперь наше общение дает мне только приятные эмоции. Я признаю, что это — ментальная гимнастика, но мама много для меня сделала и заслуживает счастья.

«Предложила им создать любовную триаду». Про полиаморию

Еще до того, как мы начали встречаться, я рассказала Андрею, что предпочтительный формат отношений для меня — полиамория. Когда мы более-менее притерлись друг к другу, я сказала, что хочу походить на свидания. Спросила, что ему будет комфортно, с кем я могу встречаться и с кем нет, могу ли я приводить кого-то домой, кем могут быть эти люди. Андрей поставил одно ограничение: чтобы я не имела сексуальных отношений с другими мужчинами. Я не требовала от него объяснений, потому что уважаю это мнение. 

Свидания искала в дейтинг-приложениях. В тиндере ничего не получилось, а вот в бамбле я нашла очень интересного парня — наполовину американца, наполовину беларуса. На втором свидании он сказал, что у него есть девушка, и я пошла к ним в гости.

Его девушка мне тоже очень понравилась: талантливая художница, красивая и нежная, обнимательная и мягкая. Начались свидание втроем, потому что нам нравилось проводить время вместе. В какой-то момент я предложила им создать триаду, и они согласились. Оба познакомились с моим мужем, начали приходить к нам в гости. Я называю это «настолочной полиаморией», потому что все достаточно тепло общаются, чтобы поиграть друг с другом несколько часов за одним столом. 

Мне очень нравится этот формат, потому что я могу получать достаточно внимания для себя и проводить время по-разному с любимыми людьми. Со своей девушкой я могу сходить на шопинг. С мужем — поиграть в ЧГК. С парнем — помастерить. Он пребывает в статусе моего платонического партнера, потому что как мужчина не в моем вкусе, но как человек — да.

Для моей девушки это первый опыт подобных отношений, а я — первый человек, рожденный женщиной, который ей понравился. Поначалу она много сомневалась, но всё сложилось отлично.

Других партнеров я не ищу: мне всего хватает. Дом буквально полная чаша.

«Я не имею права ненавидеть свое тело». Про небинарность и гендерную дисфорию

Я идентифицирую себя как небинарную персону. Путешествие к этому осознанию было долгим и полным непринятия себя. Я всегда понимала, что отличаюсь от конвенционального понятия «девушка», потому что в детстве отрицала всё, что связано с феминностью. Ненавидела платья и розовый цвет, терпеть не могла украшения. Во всех играх я была мальчиком, и псевдонимы выбирала только мужские.

В возрасте от 12 до 15 был пик ненависти к себе. Мне навязывали представления о женском теле как о грязном, неправильном, слабом и ограниченном. Из-за этого я отвратительно себя чувствовала. Старалась, чтобы мой голос звучал ниже, хотела обрезать волосы, но родители запрещали. 

Потом я начала изучать ЛГБТ-паблики и труды гендерных исследователей. Читала про людей и их истории, о том, как они себя идентифицируют. В какой-то момент поняла, что небинарность — это самое подходящее для меня определение, потому что я ненавижу стандарты. В разговорах с друзьями постоянно меняю местоимения и грамматический род, потому что мне так удобно.

При этом остается одна большая проблема, с которой я до сих пор боюсь — гендерная дисфория. Небинарной персоной быть сложно, потому что непонятно, каким должно быть твое тело.

Я не должна выглядеть андрогинно или инопланетно для того, чтобы идентифицировать себя как небинарную персону. Мое тело достаточно небинарное, пока я так себя определяю. Сейчас я учусь не сравнивать себя с другими, потому что устала от этого. Я могу улучшать свое тело, но не имею права его ненавидеть. В этом мой главный протест, потому что с детства меня учили нелюбви к своему телу, заставляли чувствовать к нему отвращение. Именно поэтому окружаю себя людьми, которые будут слышать меня и видеть такой, какая я есть. Это — мой главный капитал и самое большое достижение, независимо от дипломов и ленточек, переездов и статусов.